1561 И июля 1561 года в Кордове родился великий испанский поэт Луис де Гонгора-и-Арготе
О Бетис, жидким серебром взметнись? Пусть волны злые потопить грозятся Тот пышный край, где Сенеки родятся. Где траурный тоскует кипарис ! Край Одиночеств. скорбью захлебнись! Кровавые во мгле ручьи струятся: Угас наш свет, как зрак того злонравца. Невинный кем был умерщвлен Ацнс. Пусть прах поэта тленный взят
могилой —
Наш Гонгора бессмертный голос свой Струнам успел доверить лиры милой. И в песнях дивных он вовек живой: Где опочил ниш лебедь белокрылый. Там феникс народился огневой.
Лот ite Вега. 1627 (ПереяоЛмои.— Е. К.)
Оплакивающий Гонгору сонет Лопе напоминает шараду, разгадка которой скрыта в созвучиях: Бетис (ныне Гвадалквивир, река в Кордо­ве, родном городе поэта) переклика­ется с именем Ацис (Ацис, или Акид — персонаж знаменитой поэмы Гонгоры "Полифем", по античному мифу, возлюбленный нимфы Галатеи, убитый из ревности одногла­зым циклопом Полифемом и превра­щенный в кровавый ручей, также упомянутый в этом катрене). Эти созвучия вызывают в памяти чита­теля имя умершего поэта: дон Луис. Сонет и вправду составлен как шарада — или как мозаичная картин­ка. Все части этой мозаики— излюбленные поэтические образы Гонгоры: серебро—у Гонгоры сим­вол реки забвенья, старости, смер­ти; кипарис—символ печали; Оди­ночества— так называлась вторая, наряду с "Полифемом", знаменитая
Л. Гонгора-и-Арготе
поэма Гонгоры; лебедь у Гонгоры обычно символизирует поэта, отдав­шего всю душу стиху, "поющего умирая"; наконец, феникс и огонь— символы памяти и вечности.
НЪ не только этими образами воссоздает Лопе поэтическую сти­хию творчества Гонгоры. Читатель отмечает и своеобразие синтаксиса: обилие гипербатов (риторических фигур, далеко, иногда по разным строчкам, разводящих грамматиче­ски взаимосвязанные слова). Гипер-баты — прием, обычный в латинской классической поэзии,— в испанских стихах звучали непривычно и тор­жественно: именно поэтому они сде­лались любимейшим приемом Гонго­ры. Лопе постарался, чтобы создан­ное им стихотворное надгробие каж­дой своей деталью напоминало об ушедшем поэте.
Перед нами прекрасный памят­ник Гонгоре — и одновременно заме-
Памятные книжные даты. 1986
нательный памятник тому большому направлению европейской поэзии, основоположником и символом ко­торого в Испании считается Гонго-ра. Речь идет о поэзии барокко.
Траурный сонет Лопе—лишь од­но из массы стихотворений, посвя­щенных дону Луису Гонгоре: еще при жизни поэта современники за­бросали его сотнями восторженных панегириков — и сотнями злобных эпиграмм. Если сухие, выразитель­ные, очень испанские черты вне­шности этого желчного и болезнен­ного человека, проведшего тихую жизнь в церковных должностях — синекурах, донесены до нас кистью Веласкеса, то литературный облик его был нарисован крупнейшими ис­панскими стихотворцами начала XVII в. И нарисован столь ярко, что на протяжении трех столетий о творчестве Гонгоры судили под воз­действием этих литературных пор­третов.
А между тем литературные мне­ния XVII в. отличались особой при­страстностью. Творческая полемика легко разгоралась и быстро перехо­дила на личности, выпады рождали ответные выпады, оскорбления на­растали, как снежный ком: Я слышал, будто дон Луисом Написан на меня сонет. Сонет, быть может, и написан, Но разве рождено на свет То, что постигнуть мочи нет? Иных и черт не разберет, Напишут что-нибудь—и вот Себя поэтами считают. Увы, еще не пишет тот, Кто пишет то, что не читают...
(Перевод П. Грушко) Так писал о Гонгоре другой за­мечательный испанский писатель XVII в. Франсиско де Кеведо.
Кеведо был главным противни­ком Гонгоры, но далеко не един­ственным. Тот самый Лопе, траур­ный сонет которого полон скорбно­го восхищения, при жизни бомбар­дировал Гонгору совсем иными со­нетами, где стилизация "под Гонго­ру" имела оскорбительно-паро­дийный смысл:
Спой, лебедь андалузский: хор зеленых
Вонючих жаб из северных болот Твоим стихам охотно подпоет...
(Перевод . unii .— E . К.)
Гонгора не оставался в долгу. До самой смерти он не пропустил ни единой возможности огрызнуться на колкость противника, не спустил ли­тературному врагу ни единого про­маха, поэтического ляпсуса. Неко­торые его ответные эпиграммы с трудом удерживаются на грани при­стойности; эпиграммы его последо­вателей, учеников и друзей нередко переходят эту грань. За густой вязью обидных словечек, не всегда понятных оскорблений (смысл иных намеков погребен в толще столетий) современные исследователи пыта­ются разглядеть реальный ход ли­тературной дискуссии: ведь ясно, что именно полемикой о Гонгоре завязан сложный узел литератур­ных взаимосвязей и противостояний в культуре XVII в.
Как явствует из заявлений и противников, и защитников гонго-ризма, приметами данного направле­ния в основном считались усложнен­ная лексика (неологизмы на латин­ской и греческой основах) и услож­ненный синтаксис, заставляющий ломать голову над фразой. В об­щем, речь шла о труднопостижимо-сти стиха, составленного как бы из слов-шарад фразами-загадками. Вы­ражаясь нынешним языком, Гонго­ру обвиняли в формалистических выкрутасах; исходя из этих обвине­ний критики и историки последу­ющих эпох приняли схему, в кото­рой тяжеловесному и пустопорож­нему гонгоризму, проявлению "дур­ного вкуса барокко" противопостав­лялась ясная и глубокая поэзия ли­тературных противников Гонгоры.
Но уже в начале XX в. стало очевидно, что схеме этой доверять нельзя, равно как нельзя доверять и устоявшейся схеме творческого раз­вития Гонгоры, согласно которой путь поэта разделялся на два этапа: ясный и усложненный. "Этап света" и "этап тьмы" впервые были разгра­ничены современником и противни­ком Гонгоры Франсиско Каскале-сом. Пристрастный полемист нена­дежен в роли историка: при внима­тельном взгляде видно, что "князем тьмы" Гонгора в представлении Каскалеса сделался в тот самый год, когда направил Каскалесу пер­вую оскорбительную эпистолу. Рожденная обидой схема Каска-
Зарубежная литература
125
леса была аргументированно опро­вергнута лишь выдающимся испан­ским филологом нашего столетия Дамасо Алонсо. Тот же Алонсо до­казал и неверность шаблонного про­тивопоставления: "мутность Гонго­ры—ясность антигонгористов". Разборы Алонсо убедительно пока­зывают, что Лопе де Вега часто писал еще более затемненным сти­лем, нежели Гонгора. Другой лидер "антигонгористов", Ф. Кеведо, про­тивопоставил стилю Гонгоры, изве­стному под названием "культера-низм", свою доктрину "консептиз-ма", основанного на непривычных, поражающих и озадачивающих чи­тателя распространенных метафо­рах. Разгадывание этих метафор должно было требовать не меньше времени, чем постижение архитекту­ры гонгоровского стиха и припоми­нание значений гонгоровских слов-символов.
За внешними конфликтами ока­зывается скрыто глубинное един­ство творчества. Для поэтов-современников было важно противо­поставить себя друг другу — но се­годня более важно увидеть в их поэзии различные варианты реше­ния одних и тех же творческих задач.
Как творчество Кеведо в Испа­нии, как творчество Джованбатти-сты Марино в Италии, Джона Донна в Англии, Франсуа де Малерба во Франции, творчество Гонгоры опре­делялось ощущением девальвации поэтического слова. На рубеже XVI — XVII вв. многие стали ощу­щать, что сочинение стихов по тем писаным и неписаным правилам, ко­торые восходили к итальянскому Ренессансу и с определенными вари­ациями утвердились почти повсеме­стно,— занятие слишком легкое, безответственное и несерьезное. Надо было повысить ценность сло­ва— а ценность любой вещи зависит от вложенного труда. Чтобы стать ценной, поэзия должна быть труд­ной— эта идея объединяет всех на­званных выше стихотворцев. Но дальше начинаются расхождения. Малерб, например, хотел сделать поэзию предельно трудной для по­эта и предельно легкой для читате­ля. Гонгора и другие считали, что трудиться должны и поэт, и чита­тель.
В творчестве Гонгоры различа­ются две контрастирующие линии: "низкая", комическая поэзия и по­эзия "высокая". Обе линии требова­ли, чтобы и автор, и читатель на­прягали свой ум. Бурлескная поэзия Гонгоры — это изощренная словес­ная и метафорическая игра с низки­ми сторонами мира. Высокая поэзия Гонгоры — это поэзия драгоценно­стей. Драгоценны слова и обороты, потому что они редкостны, непов­седневны, добыты с трудом. Драго­ценны сами предметы, наполня­ющие художественный мир поэта: прекрасные вещества, существа, ра­стения. Драгоценностью становится и каждое стихотворение в целом — столь тщательно оно отшлифовано, так строга и безупречна его огран­ка. Результат будет тем прекраснее и безусловнее, чем больше трудно­стей преодолеет создатель, поэтому Гонгора навязывает стиху жесто­чайшие требования, добиваясь абсо­лютной композиционной стройно­сти;
Пока сияет ярче локон твой, Чем золото в оправе украшений, Пока лнлеи утренней надменней Твое чело сверкает белизной, Покуда губ твоих карминный зной Алей, чем жар гвоздики
в день весенний,
Пока хрусталь тускнеет от сравнений С твоею шеей, гибкой и прямой,— Дари любви лоб, локон, губы, шею; Ведь скоро все, чем ты была,
все то —
Хрусталь, гвоздика, золото, лилея — Серебряной соломой станет, что Иссохнет вместе с жизнию твоею, И станешь ты грязь, гной, пыль,
тень, ничто. (Перевод мой.— Е. К.)
Неотступной четырехчленной симметрией скованы все строки это­го сонета, кроме последней. Этим-то усилием и достигнут режущий эф­фект последней строки, где появля­ется пятый, самый страшный член — "ничто".
Этот сонет—один из известней­ших— наглядно показывает, что имел в виду испанский поэт XX в. Хорхе Гильен, сказавший о Гонго­ре: "Ни один стихотворец не был в такой степени архитектором".
Хорхе Гильен был в числе свиде-
телей и участников литературного воскрешения Гонгоры, которое на­чалось на рубеже XIX — XX вв. и завершилось в 1927 г. широчайшими торжествами по случаю 300-летия со дня смерти поэта. Поэт, назван­ный в XVII в. "испанским Гоме­ром", почти полностью забытый в XVIII и XIX вв., вновь становится одной из самых живых фигур испан­ской литературы. Но для русского читателя поэзия Гонгоры еще не ожила по-настоящему (куда больше повезло его недругу Кеведо). На то есть свои причины: Гонгора невос-
Памятные книжные даты. 1986 126
полнимо много теряет, если пере­водчик отходит от буквы подлинни­ка, стараясь передать дух. Это ста­вит переводчиков перед очень слож­ной задачей. Доказать ее разреши­мость—дело будущего. Сборник стихотворений и поэм Гонгоры включен в план серии "Литератур­ные памятники": это дает повод для больших ожиданий. Е. Костюкович
Лит.: Еремина С. И. Луис де Гонгора-и-Арготе (1561 —1627) // Гонгора-и-Арготе Л. де. Лирика. М., 1977. С. 5—26.
350 лет со дня рождения